может ли голосующий ошибиться?

Случаев, когда принимаемый прямым голосованием закон оказывается неэффективным, недостаточно обоснованным, хватает. В 1979 г., например, в соответствии с принятой инициативной поправкой в конституцию штата вошло положение о том, как распределять бюджетные расходы. Это привело к негативным последствиям, поскольку расчет теперь идет по конституционной формуле (столько-то процентов расходов – по такой-то статье, столько-то – по такой-то), а не по реальным жизненным приоритетам. Эту сужает возможность маневра в быстро меняющихся условиях. Те же самые последствия имел инициативный закон 1988 г., в соответствии с которым уточнен процент бюджетных расходов на образование. Он теперь твердый – на школы нужно тратить каждый год 40% бюджетных средств. Рассчитывали, что пропорционально росту общей суммы доходов и расходов будут увеличиваться и траты на образование. Но реалии оказались более суровыми; в последние годы доходы не увеличились, а уменьшились. Соответственно уменьшились и расходы, в том числе на школы.

Это происходит не только потому, что иногда заранее нельзя предусмотреть все последствия принимаемых решений. Есть и другая причина – у тех, кто голосует, нет полного представления о целях и возможных результатах поддерживаемых ими инициатив. К тому же авторы этих инициатив не всегда бывают заинтересованы в том, чтобы до конца раскрыть истинный смысл законопроектов. Выше упоминалась практика недостаточного или неправильного информирования людей о содержании инициативных предложений на стадии сбора подписей под петициями. Еще в большей мере избиратели могут быть дезориентированы в период подготовки ко всеобщему голосованию, когда развертывается главная агитационная кампания. Ужасная задача – манипулировать мнением электората, – писал несколько десятилетий назад американский исследователь Роберт Кэй, – приводит к развитию широкомасштабных пропагандистских шоу, смысл которых зачастую сводится отнюдь не к тому, чтобы просветить избирателей. В истинности этого замечания в еще большей степени можно убедиться, наблюдая практику современных словесных баталий “за” или “против” выдвинутых на голосование законопроектов. Эджин Ли, профессор Калифорнийского университета, исследовавший опыт прямых голосований в своем штате, пишет: Фирмы, выступающие за или против инициативных законопроектов, больше полагаются на упрощенную пропаганду, чем на аргументированные рассуждения . При этом они опираются на рекомендации специалистов по социальной психологии, подчеркивающих необходимость разных приемов агитации за и против . Те, кто будет голосовать за , объективно должны выступать за изменение статус-кво. С ними нужно обращаться мягко, аргументы подавать как таблетки с сахарной оболочкой . Чтобы добиться голосования против , нужен, наоборот, агрессивный подход. Надо резко подчеркивать недостатки спорного законопроекта, поскольку иногда достаточно хорошо поданного одного изъяна, чтобы провалить проект в целом.

Характерная черта большинства агитационных кампаний по инициативным законопроектам – опора на примитивные лозунги, эмоциональные призывы, демагогические выступления. В шестидесятисекундных телевизионных передачах избирателей пичкают упрощенными до примитива доводами, газеты стреляют броскими заголовками заметок сторонников или противников предложений. Открывая по утрам свои почтовые ящики, калифорнийцы получают конверты с призывами голосовать именно так, как хотелось бы защитникам или оппонентам новых идей.

Поскольку голосования по законопроектам приурочиваются к очередным выборам, на мнение избирателей оказывает влияние интенсивность борьбы кандидатов в губернаторы, легислатуру штата, конгресс США или в органы местного самоуправления. Кандидаты часто берут положения законопроектов себе на вооружение, и избиратели голосуют за те из них, которые поддерживает их будущий представитель. Получив бюллетень для голосования, избиратель должен принять 45-50 решений как по кандидатам, так и по инициативам (штатным или местным). И ориентиром для него служат прежде всего не инициативы, суть которых он может уже не помнить, а именно, личность кандидата, о которой он знает больше.

Конечно, оценивать значение института прямой законодательной инициативы надо не только по качеству голосования, его, так сказать, компетентности, но и по количеству голосующих. Исследования показывают: люди, приходящие к избирательным урнам, достаточно активно проявляют свое отношение к инициативам – более 90% избирателей, участвующих в выборах представительных учреждений разных уровней, одновременно высказываются за предложенные ими законопроекты или против них. Причем замечено, что группы избирателей, стоящие на более высоких ступенях социальной лестницы, участвуют в голосовании по инициативам в относительно большем количестве, чем те, кто находится внизу (бедняки, малообразованные).

Однако главное в другом. В Калифорнии к избирательным урнам приходят далеко не все, кто обладает правом голоса. В выборах конгрессменов, президентов США участвует не более 50-60% избирателей, а в выборах законодателей штата и органов местного самоуправления и того меньше – 30-40%. В политике инициативного процесса эти различия имеют немалое значение. Сниженная активность избирателей, относительная успокоенность и даже безразличие электората дают возможность хорошо организованным группам интересов безраздельно доминировать в избирательной кампании. Вместо того, чтобы добиваться голосов 4 миллионов избирателей, составляющих большинство взрослого населения, обладающего избирательными правами, инициативное предложение может пройти на промежуточных выборах голосами менее одного миллиона избирателей. Но и на генеральных выборах, в которых часть избирателей не участвует, победа тоже редко достается реальному большинству. Очень часто голоса делятся так, что преимущество победивших оказывается незначительным. По сути, как утверждают специалисты из калифорнийской легислатуры, крайне малое число прямых законодательных инициатив получило одобрение большинства взрослого населения штата.

Возникает естественный вопрос – можно ли считать такие решения более демократичными, более легитимными, чем решения легислатуры, которая тоже является продуктом ограниченного электората? Постановка этого вопроса американскими исследователями весьма примечательна и наводит на вывод о неоднозначной роли прямой инициативы в политической жизни Калифорнии. Можно с уверенностью сказать лишь одно – идеальная модель этого в замысле действительно демократического института сильно отличается от реальной практики. Имея в виду прагматичный смысл прямого законодательства как альтернативной формы правотворчества, ставшего привычным для миллионов калифорнийцев, вряд ли стоит сомневаться в его широком применении в будущем. Использование этого института станет оптимальным тогда, когда он освободится от многих существенных, противоречащих его сути недостатков. Американцы предсказывают реформу и практики, и правовой модели прямой законодательной инициативы. Если это произойдет, мы, очевидно, сможем заимствовать из калифорнийского опыта больше, чем сегодня.